|
|
| Заглавная страница / Социология Тотем и табу  Мы как-то забыли — по крайней мере, большинство из нас, — что тот, кто на виду у масс и кого выбирают массы, по сути не имеет персональной судьбы, а как бы воплощает собой вечные образы из коллективных представлений народа, становится проявлением его подсознания отнюдь не гипотетически, а совершенно реально, наяву, в перипетиях судьбы конкретного человека. И подобное можно сказать не только о политиках: все кино- и другие звезды — сбитая в живой образ пена на гребне волны бушующего океана образов коллективного бессознательного, на худой конец — коллективного неосознанного. Доказательства? На удивление малое количество того, что мы назвали бы сугубо индивидуальным, новаторским проявлением личности: мемуаров, зафиксированных в научных или художественных трудах размышлений, стихов или других продуктов творческой деятельности известных политиков, которые бы они оставили своим потомкам. Исключения лишь подтверждают правило.Наши политики и власть имущие до такой степени персонифицируют собой образы из коллективного бессознательного, что невольно для объяснения их поведения и даже программ политических партий рука тянется к старому доброму психоанализу — книгам Зигмунда Фрейда или Карла Густава Юнга. Однако вернемся к З.Фрейду. Суть его учения состоит в том, что каждому человеку присуще либидо — сексуальные инстинкт и энергия. Поэтому культура, поступки, политика, даже сны человека формируются под постоянным диктатом либидо и обусловлены сексуальным влечением. Человек является сексуально проникнутым существом, и один из его первичных половых позывов — это сексуальное влечение к матери, которое он начинает испытывать, еще будучи ребенком. Данное влечение мальчик не осознает, а если и начинает догадываться о своих, выходящих за рамки морали, желаниях, то, испытывая стыд или боясь хулы близких, загоняет их далеко в свое подсознание. Однако они все равно впоследствии появляются — уже в виде его бессознательного поведения якобы никем и ничем неконтролируемого, спонтанного, как бы происходящего само собой. У творческого человека загнанные в подсознание желания часто находят выход в его произведениях, придавая им ту или иную смысловую и образную окраску. Сексуальное влечение мальчика к матери Зигмунд Фрейд назвал эдиповым комплексом в честь древнегреческого мифологического героя Эдипа, убившего своего отца и женившегося на своей матери. Притом важно учитывать, что испытывающий неосознанное сексуальное желание к матери мальчик так же неосознанно испытывает враждебное отношение к своему отцу, и на бессознательном уровне ощущает его как соперника и врага. При этом, естественно, мальчик может искренне и нежно любить своего родителя. Наиболее точно о власть имущих как персонификации коллективного бессознательного сказал известный американский психоаналитик Эрик Эриксон в своем фундаментальном исследовании «Детство и общество». И как раз в главе, где он разбирает тайны восточнославянской души: «Возможно, нашу концепцию истории нужно расширить, чтобы она включала анализ динамических требований, предъявляемых руководимыми массами своим наиболее «своевольным» хозяевам, которые в результате вынуждены разыгрывать конфликты человеческой эволюции на микроскопической сцене истории. Возможно, в этом смысле короли являются игрушками народа». Если более конкретно, короли, то есть стоящие у кормила власти, представляют собой воплощение в конкретного политического лидера, в его харизму, поведение и лозунги того или иного архетипического образа. Иными словами, наши лидеры разыгрывают перед нами конфликты, которые в истории, особенно праистории, во времена жизни первобытных племен и кланов случались постоянно, представляли собой определенный динамический стержень взаимоотношений между членами племенных или родовых обществ. С течением веков они даже нашли свое отражение в бессознательном человека, закодировались в его ДНК, стали специфической матрицей архаической души, примеряющей на себя реальность по своим размерам и потребностям. Однако в первобытные времена происходило все несколько драматичнее: сексуальное влечение к матери и враждебное отношение к отцу стало причиной возникновения первой человеческой трагедии, основные перипетии которой Зигмунд Фрейд попытался реконструировать в своем нашумевшем и ставшем знаковым исследовании «Тотем и табу». Но подобные, завуалированные под капризы-желания ревность или враждебность в цивилизованном обществе почти полностью подавляются моралью и находят выход в том, что выросший и ставший мужчиной мальчик женится на женщине, которая внешне похожа на его мать. Но вернемся в настоящее и попытаемся проследить, каким образом самая первая человеческая трагедия имеет отношение к нашей политике. Суть драмы такова: в первобытном племени или клане взрослеющие да и ставшие взрослыми сыновья были отстранены еще физически сильным отцом от женщин, особенно молодых. При этом взрослеющие сыновья еще и испытывали сексуальное влечение к своим матерям. Подразумевается, что в те далекие времена мужчина обычно имел нескольких жен и больше дюжины детей, которые в своем общем количестве и составляли первобытный клан. В данном клане отец выступал тираном и полным властителем своих женщин и детей. Он руководил как вождь и старейшина группы. Кроме того, являлся полным узурпатором сексуальной жизни своего клана и подминал под себя всех, в том числе и молодых женщин, из-за чего его повзрослевшие сыновья не имели возможности удовлетворить свои сексуальные желания. Первая человеческая трагедия представляла собой сговор сыновей и убийство ими своего отца с последующим разделением женщин детородного возраста между собой поровну или по принципу старшинства. Позже, когда подробности и кошмар убийства немного забывались, все равно оставалось чувство вины перед убитым отцом. Это находило себе выход в чувстве сакрализации убитого родителя, наделения его, уже мертвого, сверхъестественными способностями. Именно так, по Фрейду, возникла религия в ее первичном проявлении, ставшем носить название тотемизм. Что же касается нюансов доисторической драмы уже в ее современном проявлении, то наиболее явно она начала раскрываться в акции «Украина без Кучмы», вызванной кассетным скандалом майора Мельниченко — некоего современного дельфийского оракула и одновременно чревовещателя нынешнего, постсоветского олицетворения в высшие этажи власти древних архетипических образов посттоталитарного народа. Обвинения, бросаемые в сторону «Отца» его старшими «сыновьями» с целью свергнуть его, были непроверяемы и недоказуемы. Их невозможно проверить и сейчас, и с каждым проходящим месяцем возможность гипотетической проверки и расследования если не смысла обвинений, то направления и центра, где они возникли, иссякают до нуля. Можно констатировать, что данный цикл обвинений «Отца» с целью покушения на его власть, полностью миновал и канул в Лету. Однако цель — смести «Отца» и кому-то из старших «сыновей» занять его место — достигнута: доисторическая история повторилась, однако победили не те «сыновья», которые на центральных площадях городов потрясали зафиксированными в печатное слово или в звук вещими видениями оракула. Победил тот из «сыновей», который, по странному стечению обстоятельств, начал быть свергаемым своими еще не повзрослевшими сыновьями (в контексте драмы — не рожденными) еще до того, как стал во главе племени. Имеется в виду история с отравлением «Отца» кем-то из его близкого окружения. Видимо, преждевременность жестокой драмы в его будущей судьбе «Отца» придала ему дивидендов на выборах и была существенным довеском на весах победы. Но, опять же, реальность этой истории невозможно проверить. И хотя ее расследование продолжается и обрастает новыми свидетелями, можно почти со стопроцентной уверенностью предположить, что она, как и прежняя история, канет в Лету непроверенной. Данная история непроверяема по существу, потенциально непроверяема, ибо представляет собой постоянно повторяющуюся древнюю человеческую драму, которая может разыгрываться лишь в обществе глубоко мифологизированном; где за теми, кто обладает властью или официально стремится к власти, нет никаких по-настоящему функциональных и действенных органов надзора и контроля со стороны народа, поскольку нет и по-настоящему гражданского общества. Поэтому и путь к власти в таком обществе происходит через разыгрывание архаического, либидозного, кровосмесительного (в символическом смысле) сюжета. Причем конкретное воплощение сюжета в реальную жизнь протекает в атмосфере устной речи, документов-догадок и документов-предположений, в море фольклора — изощренного причитания разноголосых речитативов, экзальтированных монологов и отчаянных пророчеств. Реальных документов о той деятельности, в совершении которой «Отца» обвиняют «сыновья», нет. А поскольку нет документов — история вновь будет возникать и продолжаться уже на новом витке. Что может сказать человеку конфронтация между украинскими власть имущими при условии, что данный человек хорошо знает культуру, разбирается в истории становления человеческого сознания, но видит только внешнюю сторону конфликтов — взаимные обвинения и т.п. То есть никак не может найти конкретных доказательств, на которые якобы опираются обвинения. Обвинения не то что голословны или высосаны из пальца, они непроверяемы: никаких очевидных фактов и доказательств их правдивости или ложности нет, они существуют лишь в контексте конфликта как его аура, его флюиды. Каким образом вышеупомянутый человек будет объяснять конфликт между политическими силами или ветвями власти, ясно: с точки зрения психоанализа, то есть анализа проявлений первичной человеческой культуры. Если проще, то, рассматривая политические институты, партии и материальные ресурсы нашего государства (плодородие) как персонификацию архетипических образов «Отца», его старших «сыновей» и его бессловесных «жен». И, что самое интересное, только такой анализ и будет по-настоящему возможен и понят нами, поскольку мы тоже не имеем возможности точно проверить, насколько реальны обвинения, которыми друг в друга бросаются политические силы. Другими словами, если мы желаем быть объективными, то не должны относиться как к фактам к непроверяемой информации, а рассматривать ее как факт проявления ментальности, психики, культуры, то есть как продукт деятельности коллективного бессознательного политиков. Иными словами, разыгрываемая перед нашими глазами история с заменой одного «Отца» другим вряд ли имеет своей целью реальное изменение дел в стране, что-то существенное, а является лишь доказательством, что возмужавшие «сыновья» желают сами обладать матерями (ресурсами страны). История об импичменте «Отцу» либо же о том, что «Отца» должны избирать только старшие «сыновья» (парламент), имеет ту же доисторическую сюжетную основу. И снова обвинения, бросаемые в сторону «Отца», так же, как в принципе и обвинения, бросаемые «Отцом» старшим «сыновьям», нами не проверяемы и не доказуемы. Что больше всего, помимо архаичности самой истории, настораживает и пугает, так это то, что решение о судьбе «Отца», или же кто будет новым «Отцом», должно решаться не всеми совершеннолетними членами племени, а лишь старшими «сыновьями», либо только старшими «сыновьями» какой-то одной матери, — в современном состоянии вещей принимающей вид политической партии либо коалиции. Заглавная страница / Социология |
