Заглавная страница / Социология

Олег Сыч: «Геноцид, Чернобыль и Афганистан — это знаки»

Но порой встречаются исключения. По-моему, таковым является писатель Олег Сыч. В прошлом году в издательстве «Пирамида» вышел его роман «Уроборос», в котором восточная философия является одним из ключей к прочтению. Поэтому предлагаю читателям интервью с писателем-мистиком, писателем-личностью Олегом Сычом, который, кажется, понял смысл жизни, а потому и является внутренне независимой личностью.

Страшно жить во времена, когда на твоих глазах «падают горы». К этой аллегории-символу из романа Чингиза Айтматова я обратился не случайно. За последние десятилетия литературные вкусы и в Украине и в мире изменились кардинально. Если раньше мерилом литературного таланта была книга, которая буквально совершала переворот в человеческом сознании (скажем, «В поисках утраченного времени» Пруста, «И дольше века длится день» Айтматова, «Башня из черного дерева» Фаулза ), то сейчас залогом успеха является имя, относящееся к определенной тусовке.

— Сначала пытался соблюдать известный принцип «можешь не писать — не пиши». Но, как оказалось, это не всегда получается.

— Господин Сыч, с чего началась ваша литературная деятельность?

— В своем «Коде к прочтению «Уробороса» Нила Зборовская написала, что «мужчина возвращается с войны только физически, психологически остается пленником войны».

Когда-то, кажется, Хемингуэй сказал: чтобы стать писателем, мужчина должен пережить бедность, войну и любовь к женщине. От себя добавлю: человек еще должен осознать эти вещи. То есть понять, для чего Бог послал в твою жизнь такие испытания? Писатель, в частности прозаик, поневоле задумывается над этим и хотя бы частично, но нейтрализует внутренний конфликт.

Конечно, в романе есть определенная доля биографии. Но это не автобиография. Это — опыт. Поэтому прошу не отождествлять главного героя с автором. Впрочем, каждый писатель вкладывает в текст в первую очередь свой жизненный опыт. Мне кажется, проблема писателя не в протокольной правде, а в том, чтобы писать предельно правдиво и честно о чувствах и эмоциях, потому что подоплекой являются факты жизни духовной.

— Весьма благодарен Ниле Зборовской за послесловие к роману. Она сделала такой вывод, основываясь на пережитом опыте. В конечном итоге, призрак афганской войны до сих пор блуждает по Украине. Едва ли не в каждом украинском селе, не говоря уж о городах, есть могилы ребят, погибших в Афганистане и привезенных в цинковых гробах. Есть могилы ребят, умерших после войны от ран или добровольно ушедших из жизни из-за так называемого вьетнамского синдрома. А главное в результате того, что власть, а затем и общество не восприняли их адекватно. Власть в то время едва пошевельнула пальцем, чтобы внедрить терапевтические и социальные программы для «афганцев». А сегодня создается впечатление, что Украина делает вид, будто не является правопреемником советского Кремля, и «афганцы» ей просто мешают. Это — национальная проблема.

— Нет. Это не рецепты какой-то модели спасения Украины. Я не социолог или политтехнолог. Конечно, писатель является в известной степени лакмусом духовно-социального состояния общества. С другой стороны, литература, как и современное искусство вообще, поневоле ставит некий диагноз духовной общественной сфере, показывая, что является подоплекой современного социума. Точнее, причиной позитивных или негативных тенденций в обществе. Это не является какой-то обязанностью писателя. Это его работа. Если он честно относится к своему труду.

— Ваш роман — это попытка сконструировать модель спасения Украины? В чем, с вашей точки зрения, самая большая угроза для нашей страны? Усматриваете ли вы обязанность писателя в том, чтобы быть радаром и лакмусовой бумагой социальных изменений, а значит, изменений человеческой души в обществе?

— В чем, по вашему мнению, секрет успешного романа?

Что нам угрожает? Это касается не только Украины. Парадоксально, но мне кажется, что в настоящее время происходит упрощение вида Человека. С одной стороны, супертехнологии, клонирование и т.д., а с другой — тенденции к примитивизации. То есть мы превращаемся в техноцивилизацию, которая при таких темпах т.наз. развития вскоре остановится в духовном плане. А это в свою очередь может привести к глобальной всепланетарной катастрофе. Конец света, апокалипсис не обязательно будет иметь вид ядерной катастрофы. Апокалипсис уже начался. Это тенденции к потере человеческой сущности. Но мы, люди, еще в состоянии этот процесс остановить.

Успех может быть социальным или метафизическим. В любом случае книга успешна, когда становится предметом культурного достояния. Можно сделать хороший детектив, как о Шерлоке Холмсе, и люди будут отдыхать в метро или троллейбусе, а можно попытаться читать в метро Шевченко, Данте или, скажем, Пашковского. Эти тексты разные, но успешные. Кстати, Данте велик не тем, что спустился в подсознательное, а тем, что вышел оттуда. Книга учит духу. Быть может, книгу замечают, если она написана не только для себя, но и для людей, если метафизика текста находит отклик в душе читателя через вибрацию, ритм души писателя и то, что их объединяет.

— Успешность является показателем не продаж или присутствия в телеящике, а резонирования. Мы еще все помним, как во время показа «Сталкера», «Андрея Рублева» Тарковского люди массово покидали зал.

— Я психологически внетусовочный человек. Тем более в контексте современного понимания тусовки издателей и авторов. Тем более сейчас, когда в Киеве уничтожена настоящая городская тусовочная культура: исчезли кулинарка на Крещатике, кулинарка на Прорезной, «Эней» в Союзе писателей. Зато открылись новомодные бутики. Таким образом, при нашем развитии демократии уничтожена демократическая форма художественных тусовок. Есть «Купидон», но нет кулинарки на Прорезной. А на месте кулинарки на Крещатике продают колготки.

— Может ли сегодня литератор остаться вне «референтных групп»? Ощущаете ли вы себя свободным писателем, не зависимым от тусовок?

— Это очевидно. Это манифестирует эпоха постмодернизма, который означает лишь декларацию свободы, а не саму свободу. Свобода должна быть осмыслена нравственно-этически, иметь свои духовные и моральные критерии, законы. Эпоху постмодерна можно сравнить с пациентом Фрейда, который едва только начал лечиться, а уже вырвался на свободу. Представ­ляете, что он вытворяет за стенами психушки? И эта болезнь постмодерна пронизывает общество сверху донизу. Показательный факт — упадок нашего села. Но даже при таких условиях в сельской общине еще живы нравственно-этические традиции нации. Если мы каким-то образом не сохраним село и этнически-культурные традиции, нас ожидает конец.

— Не кажется ли вам, что сегодня в украинском обществе происходит изменение нравственно-этических параметров, что мы часто имеем дело с двойными стандартами на разных уровнях, от политического до бытового?

— С некоторых пор все вдруг запели, за исключением разве что спортивных комментаторов, теперь все начали писать. Порой тенденции моды, как видим из истории культуры, переходят в литературный канон, закрепляются, обновляются и становятся устоявшейся культурной традицией.

— Ваш роман воссоздает в аллегорической форме через подтексты и контексты украинскую социально-политическую и культурную ситуацию. Не дадите ли прогноз: что ожидает Украину, украинскую культуру в частности, в ближайшие 10—20 лет?




Заглавная страница / Социология