Заглавная страница / Социология

Параджанов

О гении Параджанова, армянина по национальности, родившегося и умершего в Тбилиси, но продолжительное время жившего и творившего именно в Киеве, уже много сказано и написано. Мировое признание, напомним, пришло к нему в начале 60-х, когда его «Тени…» собрали невероятный урожай призов и кинопремий на престижнейших фестивалях. Именно «Тени…» стали точкой отсчета его триумфов и трагедий. А награды в Украине нашли этого героя лишь после смерти… Звание народного артиста Украины ему присвоили в год смерти — 1990-м. Шевченковской премией его отметили через год после смерти. Символика, однако… В одном из своих интервью он, кстати, довольно двусмысленно обронил: «Я отомщу Украине… Отомщу своей любовью».

В Национальном художественном музее — особая экспозиция. Осененная именем Сергея Иосифовича Параджанова. Человека-легенды. Режиссера, чей фильм «Тени забытых предков» стал эталоном украинского поэтического кино. Впервые за последние десять лет в Украину доставлены экспонаты из Ереванского музея Параджанова. Свыше 250 разнообразных композиций режиссера и художника. Это коллажи, рисунки, куклы, шляпы. А еще письма, которые Сергей Иосифович писал своим близким из дальних мест заключения. По количеству представленных экспонатов нынешняя киевская выставка Параджанова превосходит все прежние, в разное время проходившие за рубежом.

Директор Дома-музея Сергея Параджанова, приехавший в Киев открыть эту выставку, Завен Саркисян, был знаком с Параджановым более десяти лет.

Силы небесныеНа киевскую презентацию параджановской экспозиции пришли многие из тех, кто был близко знаком с режиссером, — Роман Балаян, Николай Рапай, Лариса Кадочникова, Маричка Миколайчук, Иван Драч, Иван Дзюба… Сын режиссера — Сурен Параджанов — признался «ЗН», что в свое время отказался менять фамилию отца и внес свою посильную лепту в его освобождение.

Завен Саркисян сам разыскивал многие работы Параджанова. Брал его телефонную книжку — и обзванивал всех по алфавиту. Затем встречался с этими людьми в разных уголках мира. Они и передавали работы художника. Еще рассказывали о нем разнообразные истории. Завен Саркисян даже записывал все эти рассказы на видео.

— Я встретился с Параджановым ровно тридцать лет назад. Он тогда вышел из тюрьмы и приехал в Ереван. Наше знакомство было простым: «Я — Завен». — «Я — Сергей». Когда я был директором музея народного искусства, мы с Параджановым особенно сблизились. Он привез тогда свою большую выставку в Ереван. Именно после этого и появилось решение о создании его музея. Но, к сожалению, из-за землетрясения он открылся лишь после смерти Сергея — в 1994-м. За время существования нашего музея мы провели 50 выставок в разных странах. Но нынешняя — наибольшая. Например, в Париже мы представляли 60 экспонатов. В Риме лишь 30.

***В коллажах Параджанова соединено, казалось бы, несоединимое — фото, сухие растения, кусочки тканей и кружев, осколки фарфора и стекла. Все это смонтировано столь мастерски, что даже обычный хлам превращается в произведение искусства. Сам Параджанов на разных барахолках покупал порою бессмысленные предметы и создавал из них свои коллажи.

— Этих людей скоро уже не станет, многие из них в почтенном возрасте… За год наш музей посещает около 12 тысяч человек. Преимущественно это местное население. Но в Париже только за два месяца выставку Параджанова посетило 6 тысяч человек! Иногда нам даже предлагают его фальшивые работы. Людям, видимо, нужны деньги, вот они и приносят коллажи, к которым не прикасалась рука Сергея. А ведь у него все работы со скрытым смыслом.

Из фольги, которой тогда закупоривали стеклянные молочные бутылки, он создавал портреты. И вот одну такую крышечку, превращенную Параджановым в предмет искусства, увидит спустя годы Феллини, и она станет прообразом официальной медали — на кинофестивале в Римини.

В тюрьме детали для будущих творений ему приносили заключенные. Однажды, когда его спросили, что ему дала та злополучная отсидка, режиссер горько пошутил: «Бессмертие!». Там он не мог быть кинорежиссером, поэтому рисовал и мастерил. На выставке, например, представлена кукла Лили Брик из мешковины. В письме из тюрьмы своей жене Светлане он написал об этой работе: «Я из мешковины сделал куклу Лили Брик — это шедевр, не знаю, как послать Суренчику на 10 ноября…»

Для Аллы Демидовой Сергей Иосифович мастерил изысканные шляпы. А вот его серия «Несколько эпизодов из жизни Джоконды» включает 13 работ – чертова дюжина. Есть Джоконда в стиле Босха, окруженная мистическими персонажами. А вот она же в компании Плисецкой и Высоцкого. Еще в одной «Джоконде» Параджанов увидел уже свое лицо, прикрепив к репродукции фото. Следующий коллаж — удивительная трапеза нескольких персонажей, «собранных» из фрагментов лиц Моны Лизы.

Многие его коллажи напоминают маленькие фильмы. Например, серия коллажей «Перепись описанного имущества» (создана в связи с очередным арестом мастера). Имущество описывает вырезанный из книжки старый жандармский офицер. Рыдает семья, которая собрана из фотографий начала прошлого века. Тужит, лежа на полу, глава семьи. И даже антикварная мебель «съежилась», предчувствуя разлуку с хозяином.

После выхода из тюрьмы Параджанов сказал: «Я оставил свою энергию в тюрьме, где стал художником. И привез оттуда свои 800 работ».

Когда-то эти произведения вызывали резкую критику. Но мастер парировал: «Ничего я с ней не сделал, просто дал племяннику три рубля и он купил мне репродукции. Я разрезал их, что-то склеил, что-то привнес. А ваша Джоконда висит в Лувре! Целая и невредимая! Можете пойти проверить!».

***В экспозиции представлены и тюремные письма Сергея Иосифовича. Жене Светлане он писал: «Еще раз предупреждаю — никого не принимать, ни о чем не говорить. Отсюда выходят на 10—15 дней и возвращаются на 15 лет. Среди этого мира и я. Кем я выйду? Тут выключают радио, если это Вивальди или Шопен. Терпят Огинского. Все противопоказано. Я сумасшедший старик, который рисует и клеит цветы. И это больше, нежели приговор. Все время — страх, угроза ножа и побития…»

И еще: «Биография… я не очень ее помню, мою биографию. Да что моя биография? «Дарт» (арм. — горе, судьба) — вот это извечная ее форма».

Здесь же несколько его работ из серии «Притча про сына».

Сыну Сурену: «Дорогой сын! В моей жизни случилась катастрофа. И к этому ты не имеешь никакого отношения, поэтому ты должен реагировать на все как мужчина. Прошу тебя не вдаваться в подробности, проявить характер и знать, что время расставит все на свое место…»

— Вы помните своего отца в процессе творчества?

— Мой папа всегда говорил, что природа отдыхает на детях гениев, вот я и отдыхаю! — говорит Сурен Параджанов. — Вообще-то по профессии я архитектор. Но сейчас от архитектуры немного отошел. Радует, что эта профессия начинает возрождаться.

— А время, когда отец был в заключении?.. Те события как-то отразились на вас?

— Конечно помню, когда он творил. Это коллажи, картины, маски. Очень у него это все получалось. Без проблем! Без долгих «мук творчества». Дом у него всегда был посещаемый — что в Киеве, что в Тбилиси. И если за день к нему человек пятьдесят не пришло, то он уже сокрушался: «Никто не приходит, никого нет». А когда был переизбыток посетителей, он жаловался: «Как-то мне все надоели…» Гости уходили, и отец за два часа мог сделать что-то значительное.

Тогда было довольно тяжело с информацией. И подлинную правду на самом деле никто не знал. Когда я поступал в Киевский строительный институт, отец еще был в тюрьме. И несмотря на то, что я набрал достаточное количество баллов, вопрос о моем зачислении в вуз еще решался на уровне парткома. А поскольку мой дедушка был членом партии, то парторг сказал: мол, Сурен все-таки долго жил у дедушки и бабушки. Значит, у него правильное воспитание. Мне тогда даже предлагали взять фамилию мамы. Но я остался Параджановым.

— Я ведь не все время жил с отцом. Меня в основном воспитывали дедушка и бабушка. Но с папой я часто общался. Помню, существовал «лимит» на количество писем из тюрьмы. А я тогда в школе учился. И меня родные пытались от этого оградить -- на свидание к отцу не возили. Но когда отец освободился и прилетел в Киев, я вместе с друзьями встречал его.

И вот согласно этим юридическим комментариям получается, что почти каждый пункт обвинения отца был сфабрикован! Например, одно обвинение тянет лишь на 30% . Следующего вообще не может быть. А третье — ложь и подстава.

Когда учился на втором курсе, друзья познакомили меня с человеком, который был членом известной организации «Амнистия-интернешнл». Я и передал ему материалы папиного дела. Затем квалифицированные юристы опубликовали большую статью в известной парижской газете со своими комментариями.

***Все знают, что Параджанов очень помогал творчески раскрыться многим своим друзьям. Например, Лариса Кадочникова стала активней заявлять о себе в живописи только потому, что Параджанов однажды похвалил ее рисунки, вселив уверенность. Сегодня Лариса Валентиновна, как известно, признанный мастер, ее выставки проходят в разных городах.

Кстати, отца через полгода после этой публикации освободили. Ну а меня тогда же активно вербовал КГБ… Так что, полагаю, есть и моя доля участия в освобождении отца.

Когда Сергей Иосифович жил в Киеве на площади Победы, мы довольно часто общались. У него всегда был полон дом талантливых людей со всей Украины. Сергей Иосифович любил принимать гостей, делал им подарки. Шутил по любому поводу. И постоянно старался «украсить» окружающую действительность. В его доме можно было запросто встретить знаменитостей — Владимира Высоцкого, Майю Плисецкую, Юрия Любимова. У этого человека была удивительная энергетика.

— Для меня именно эта выставка очень волнительна, — признается Лариса Кадочникова. — Ведь благодаря Сергею я в 60-е приехала в Киев и влюбилась в Украину. Когда-то накануне запуска «Теней…» он увидел меня и воскликнул: «Вот Маричка!» И никого больше не пробовал на эту роль. Он сумел всю съемочную группу влюбить в Карпаты. Никто не отрицает — с Сергеем было очень сложно работать. Я ведь пришла к нему на съемки сразу после «Современника», после школы Олега Ефремова. Вначале ничего не понимала… И я сказала Сергею, что ухожу с картины. Но он мне терпеливо стал объяснять, что у него не система Станиславского, а поэтический кинематограф. Каждый эпизод в «Тенях…» снимали по 50—70 дублей. Выверялось буквально каждое движение. Очень волновался и Сергей, и оператор Юрий Ильенко. Прощание Марички и Ивана -- снимали в горах под дождевой установкой — вода качалась из родника. Пока установили эту систему, была уже середина ноября. И я думала, что простужусь на всю жизнь, стоя под ледяным душем. Но, как ни странно, никто не заболел. Силы небесные, очевидно, помогали этой картине.

Екатерина КОНСТАНТИНОВА

…Запомнилась мне и наша последняя встреча. Как-то позвонила ему в Тбилиси и сказала, что у меня намечается творческий вечер в киевском Доме кино. За два дня до этого события он приехал очень поздно, позвонил в дверь и попросил моего супруга спуститься вниз. Когда Михаил вернулся, то у него в руках уже был коньяк, а также сладости, фрукты и зелень. Вот такой Параджанов! Нежданно-негаданно привез своей актрисе подарок! На том моем вечере он почти все время молчал. А когда пришло время сказать слово, достал красивую шаль и просто накинул мне на плечи. И вечер пошел по второму кругу… Это была наша последняя встреча. Больше я Сергея не видела.

Сам Сергей Параджанов слишком скромно оценивал свое творчество: «Я не профессионал (в изобразительном искусстве) и на это не претендую. Однако моя выставка — не хобби, а потребность основной профессии. Я режиссер и учился у великих мастеров — И.Савченко и А.Довженко. Они рисовали, рисовал также С.Эйзенштейн. Под их влиянием... и я начал рисовать, делать коллажи, соединять фигуры, искать пластику».

Мудрые притчи генияСо своими коллажами — вожделенными фантазиями — Сергей Параджанов вернулся в Киев... Туда, где прошел по всем кругам творческого и морального ада. Туда, где жил, любил, работал, страдал, был заключенным, превратился в легенду. Он тосковал по Киеву, как великий изгнанник Данте — по Флоренции. В Армении, где покоится прах мастера, в Москве, где он учился, в Нью-Йорке, где был всего лишь три дня, сегодня есть центры С.Параджанова. Киев — в большом долгу — склоняет голову перед гением XX века.

«Карпатская сюита» выполнена с чувством романтического подъема, под очевидным влиянием Ф.Манайло. В ереванской коллекции видим стилистически соответствующие импрессиям Параджанова 60-х — начала 70-х годов «Портрет Ромы Балаяна» и «Портрет А.В.Горского».

Еще тридцать лет назад, во время съемок «Теней забытых предков», Сергей Иосифович привез из Карпат целую папку выразительных, удивительно экспрессивных рисунков. Сделаны они были «красками», какие попадались под руку. В горах это — сок черники, зелень травы, обугленные веточки из костра. Тогда я спросила его: «Где вы учились рисовать, не в Тбилиси ли?» — «Нет, в Москве, в институте, возле своих учителей-режиссеров».

Был талант, не было счастья.

Между ранним экспрессионизмом и коллажами конца 70—80-х годов лежит мрак арестов, издевательств, болезней, страхов и боли. Помните ангела из «Цвета граната», который подошел к перепаханной меже и остановился перед черной полосой? Параджановского ангела замучили, замуровали, разве что живым не похоронили. Жутко-пророческим взглядом в колодец будущего были слова Сиран Давыдовны — матери Сергея: «Не говорите мне о внуке, когда мой сын несчастный».

Но дух этого «мятежного гения» парил над нарами, проволокой и решетками. Он рисовал, чтобы не разлучаться с теми, кого любил, чтобы выжить духовно и физически. «Светлана, пришли мне книги, — писал он жене из тюрьмы. — Пойди к Бажану, Драчу, к...» Дальше шел перечень книг, открыток, репродукций. Фантастической силы творческий темперамент ломал бетонные параграфы тюремного режима. Его рисунки и талеры, сделанные из фольги (крышек из-под кефира), отсылали на экспертизу в Москву: «Не сумасшедший ли этот Параджанов?» Начальству так этого хотелось. «Это произведения гения», — поступил ответ эксперта.

Советская система с ханжеством ее партийной и кагэбистской верхушки не терпела духа свободы. А Сергей Иосифович был не только свободным гением. Он олицетворял свободу как образ жизни и мышления. Государство его подстерегало, расставляло капканы и наконец подвергло заключению.

Самым страшным было отсутствие друзей и единомышленников. И он рисовал их портреты. Ему не хватало семьи — и появилась «Притча о сыне». Красота ему была нужна все время, поскольку дышал ею, как воздухом. Эту жажду можно было утолить только ежечасным воспроизведением красоты.


Заглавная страница / Социология