Заглавная страница / Социология

Когда закончился театр? Саулюс Варнас: «нет!» — актерской режиссуре

— Во Львове вы давали мастер-классы на основе одной из пьес классика абсурда Эжена Ионеско…

На вопрос в названии этого материала известный литовский режиссер Саулюс Варнас отвечает достаточно уверенно: «…театр закончился тогда, когда началась актерская режиссура!» У этого мастера, должно быть, есть свои аргументы в пользу такого вывода.

Я всегда говорю, что мужчина идет по большому кругу, его всегда влечет то, что далеко — в небе. Это мечты уводят его так далеко. А вот женщина находит то же в своем круге. И это счастье, которое она ищет, — в близком круге: в семье. Я стараюсь сочинить «свой мир», выбрав из текста пьесы всего несколько предложений, которые и запали в душу.

— Это потому что Ионеско принадлежит к числу авторов, которые не находят постоянной сценической жизни. Мне кажется, его «Жажда и голод» — одна из самых лучших пьес. Это современный «Фауст», которого по-разному можно интерпретировать.

— В Литве практически все режиссеры в свободном плавании. Все мы когда-то были руководителями. В частности, я был президентом Ассоциации режиссеров. И все мы думали над тем, как можно принять удобную для нас структуру. Не получилось! Поэтому перешли на договора, разъезжаем по миру, ставим спектакли.

— Вы уже много лет в так называемом свободном плавании, у вас нет постоянного театра?

— У вас прекрасное образование — Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии…

По моему глубокому убеждению, литовские театры много при этом утратили. И чтобы восстановить то, что потеряли наши театры, понадобится более 20 лет! Потому что, когда началась актерская режиссура, закончился и сам театр. Практически во всех литовских театрах руководителями являются актеры, которые и играют, и режиссируют. И только в последние годы они начали понимать, что такой принцип работы — не на пользу самим театрам. Нас опять приглашают в театры. Но… Посмотрим, как все сложится.

Для меня театр интересен тогда, когда заканчивается литература. Именно тогда и начинается язык театра. Когда мы слышим со сцены текст, — это литература, мне это малоинтересно. Конечно, это может быть органично, но ведь это уровень второго курса, и ничего более.

— Не только! Я закончил актерскую студию Мильтиниса, работал актером в театре. Параллельно, чтобы не попасть в армию, учился в Техническом университете. Потом сразу пошел в режиссуру. В Ленинграде окончил курс немецкого языка. Так что образований много.

Мильтинис был талантливым, строгим и образованным мастером, который вывел литовский театр из провинциального мышления. То, что литовский театр привлекает внимание и сегодня, — во многом его заслуга. Он заразил нас своей болезнью — вечным голодом к познанию и поиску. И, как часто он любил повторять, это единственная болезнь, которой можно остаться «зараженным» всю земную жизнь. Слава Богу, кажется, я все еще болею…

Дедушка мне говорил: «Если хочешь быть всесторонне образованным человеком, ты должен закончить и гуманитарный, и технический вузы». Я тихо и долго об этом думал, и сделал-таки... Благодарен Мильтинису, поскольку он дал мне хорошую французскую школу Шарля Дюлена.

Жестокими были и другие вещи, сугубо личные, которыми он мог морально уничтожить.

Кроме того, Мильтинис больше требовал, нежели давал. Мы должны были сами учить, искать и т.д. Он с нас весьма строго спрашивал, контролировал, что мы приобрели, что забыли. Он был деспотичен. Наверное, он это делал сугубо в педагогических целях. Но я этого принять не мог. Например, перед премьерой Мильтинис мог сказать: «Нет, ты этого играть не будешь! Посиди в зале или вообще уходи отсюда!» Конечно, был шок. А в день премьеры, как ни в чем не бывало, Мильтинис говорил: «Выходи на сцену!». И это опять шок.

У меня было 20 томов Стриндберга, я читал их на немецком языке, знал почти наизусть.

Я решил, что буду устраивать себе совершенно другой театр-мир. На тот момент я был очень увлечен Стриндбергом… Это уже потом профессор сказал мне: «Мы не хотели тебя принимать, потому что ты, кроме Стриндберга, ни о чем другом говорить не хотел!». Например, когда меня спрашивали о Булгакове, я рассказывал, но потом категорически заявлял, что Стриндберг — лучше.

— Где в последние годы вы ставили? И что ставили?

Кстати, самого Стриндберга я ставил всего раз. Поэтому и говорю: в жизни все случайно, но все случайности не случайны.

У меня в Вильнюсе была лаборатория с актерами разных школ — английской, русской, литовской. Они играли в одном спектакле на разных языках. Мысль была такой: люди в жизни, несмотря на то что они говорят на одном языке, не слышат и не понимают друг друга... Они слышат только себя. Также мне интересны варианты, когда текста — на одну минуту — а мы играем все десять. Например, такое делает Линас Зайкаускас в Новосибирском театре…

— У меня интересный опыт с английскими актерами и режиссерами в Лондоне. Мне понравилось работать в Екатеринбурге, в академической драме (там Варнас ставил комедию-шутку «Афера» по пьесе Александра Сухово-Кобылина. — Т.К.). В Свердловском театре большая, но очень дееспособная и желающая нового труппа. Встреча была интересная: это русская академическая хорошая школа, которую куда угодно можно повести. У них остались основы психологического театра.

— Как правило, режиссеры рассчитывают спектакли на актеров, с которыми много лет работают.

Ставил «Мастера и Маргариту» Булгакова, «Дети солнца» Горького, трижды «Смерть Тарелкина» Сухово-Кобылина, причем версии были совершенно разные. Самый интересный для меня — оперный вариант в Екатеринбурге. Мне важен опыт Стреллера, который шесть раз мог ставить одну и ту же пьесу.

— Ваши родители имели отношение к театру?

— Приезжему режиссеру ошибаться некогда! В этом-то и весь интерес! Ты должен сконцентрироваться настолько, чтобы не ошибиться. Тут включается подсознание: информация витает в воздухе, ее просто нужно прочитать.

— Сын пошел по вашим стопам?

— Мама была одаренной. У нее был прекрасный голос, пела сольные партии в костеле, играла на нескольких музыкальных инструментах. Отец тоже был творческим человеком — преподавал, проектировал, сам изготавливал мебель. Из дерева мог сделать все.

— Что-либо, кроме театра, интересует?

— Нет... Мне очень хотелось, чтобы он стал кинорежиссером. Более того, я всячески старался развить в нем ассоциативное мышление. Он много занимался музыкой. Даже озвучивал несколько моих спектаклей. Сейчас занят международным бизнесом.

— Есть ли у вас кумиры в режиссуре?

— Театр вмещает абсолютно все. Когда ты творишь этот мир, стараешься приобрести то, что есть в повседневной жизни.

Я исповедую принцип, что никуда не нужно торопиться: душа вечна и всегда одного и того же возраста.

— Да, Эймунтас Някрешюс — по мышлению, поэтике, сложности, цельности. После того как он поставил «Фауста» Гете… Причем я не уверен, что это должно нравиться всем зрителям, — это сложно, долго... Но для меня как для режиссера это — шедевр. За последние пять лет ничего лучшего не видел.




Заглавная страница / Социология