Заглавная страница / Социология

Последний парад

Она издавна — символ вольнодумства, еще со времен пушкинского боливара. Вот и Хрущев носил чуждый головной убор — он как-никак был реформатором. Вальяжный Брежнев им не был, но шляпу ценил, что вполне естественно для такого бабника и гуляки. Даже Андропов, самый опасный волк из стаи полит­бюро, подпал под ее очарование!

В мае на Красную площадь снова выведут боевую технику. Все возвращается на круги своя. Как сейчас помню: на трибуне мавзолея Генераль­ный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, члены Политбюро, маршалы, генералы, иностранные гости. Горбачев хорошо смотрится в шляпе, до него ее привычно и естественно носил только Берия, но тот генсеком не стал, его расстреляли раньше. А ведь вполне возможно, что перестройка началась (а СССР распался) лишь потому, что Горбачев носил шляпу!

После прозябания в Париже и Швей­царии вождь возвращался на родину. Он понимал, что если уже где-то и возможен социальный эксперимент, то лишь в России. Причем в полном противоречии с теорией Марк­са. Но теории волновали гениаль­ного практика в последнюю очередь; он мог сменить точку зрения мгновен­но, лишь бы для пользы дела. И что вы думаете? Он оказался прав! Сове­ты к Марксу отношение имеют весьма отдаленное, разве что в смысле зверской жестокости, а так это самородное творчество русского гения.

Почему же шляпа воспринималась как некий вызов, фрондерство? Дело вот в чем. Свой любимый мещанский котелок основатель красной империи Ильич I сменил на кепку уже в зрелом возрасте, в 47 лет. Принял это важное решение вождь в известном поезде, который недалекие немцы пропустили через свою территорию. Два опломбированных вагона профессиональных революционеров. Или три? Мало того, им выделили крупные средства на подрыв России. Господи, да она и так всегда готова взорваться!

Взяв власть, он отвел душу и выслал к чертовой матери всех этих профессоров, философов и прочую образованную шваль. На пароход — и под зад коленом! Корабль, увезший талантливых людей, вошел в историю под названием «философский пароход». Философам еще повезло, они попали на редкий у вождя припадок добродушия и юмора. Спасибо, что не расстрелял, как вот Николая Гуми­лева. Не любил Ильич умных людей и не жалел ругательств в их адрес: интеллигент паршивый или г... например. С тех пор шляпа не в чести.

И вот, проезжая через Финляндию (он любил ездить на паровозе по Финляндии), почувствовал наш прагматик, литератор, художник слова и дела, в чем выйти к взбесившемуся народу — в кепке! Шляпу ни народ, ни вождь не любили. Ее носили представители интеллигентского круга, к которому принадлежали его отец, преподаватели, преуспевшие сверстники, в который он сам рвался, но так и не смог попасть. И поэтому ненавидел. А ненавидеть он умел! Если разобраться, то он никогда никого и ничего, кроме хорошей еды, не любил. Ульянов, по прозвищу Ленин, был непревзойденным мастером ненависти. Гроссмейстером. Чемпионом мира! Даже родной России, которую он тоже ненавидел, у жителей которой ненависть ко всем в крови, он сумел дать показательный урок. Конечно — кровавый. Но и этого мало, он сумел заразить бешенством чуть ли не половину планеты!

Линейные отметили дистанцию, прогромыхал сводный оркестр, и шес­тая часть суши замерла у телевизоров в предвкушении торжественного холодка в груди от чувства гордости за свою великую родину. Ми­нистр обороны СССР, генерал армии Дмит­рий Язов принимает военный парад. Под громыхание военного оркестра он объезжает четкие коробки батальо­нов и гулко взревывает: «Здравствуйте, товарищи! Поздравляю вас…» И через три секунды в ответ гремит членораздельное, но непонятное: «Здра… жла… тарищь… р-р-ррал!»

Но и кепка вождя, рассчитанная разве что на идиотов, оказалась лишь началом мрачной эпохи буденовок, пилоток, военных фуражек, френчей и шинелей. Вся страна следовала этой моде. А ведь чем больше в обществе вес мундиров, тем оно архаичнее. И опаснее. Если шляпа — барометр вольнодумства, то мундир — индикатор агрессивного консерватизма. А уж военный парад — его апофеоз. Пора и нам оставить шляпы в покое и посмотреть на это прекрасное зрелище. Пришло время!

Вот матерый Язов поздравляет очередной батальон — и микрофоны заклинивает могучим, троекратным ура! Красную площадь затянуло дымом выхлопов громадных транспортеров, тяжелые танки высекают искры из брусчатки, мягко катятся, кивая длинными стволами, орудия, а за ними — зеленые джипы с десантниками в тельняшках и беретах набекрень. Их руки сжимают автоматы Калашникова — вот он, истинный сим­вол социализма, а не дурацкие серп с молотом. Когда уже переименуют Ижевск в честь великого изобретателя и возведут там грандиозный мемориал в виде автоматов, размером с Эйфелеву башню, составленных в пирамиду? Пусть Саддам Хусейн перевернется в гробу от зависти!

Божественно! Пусть непосвященные ломают голову над смыслом ответа — нет в нем никакого смысла. Он в слитности и мощи голосов! Ду­маю, ритуал парадов еще дороже человеческому сердцу, чем религиозные ритуалы. И древнее их. В религиозных церемониях мы подчеркиваем свое смирение перед мощью Бога, слабость и покорность. На парадах мы демонстрируем свою мощь!

Социализм невозможен без таких красот. Посмотрите на праздники в Китае, Северной Корее, на Кубе, там все еще нагляднее: после танков и ракет — узоры из десятков тысяч послушных тел. Это уже не люди, человеческий материал, как любили выражаться одно время. Берия говорил еще проще: лагерная пыль. Пластичность материала радует вождей, а народ в экстазе от величия руководителей. Эта радостная пластичность коробила меня и внушала неясную тревогу еще во время московской Олимпиады, когда тысячи людей на стадионах изображали динамичные живописные картины — помните слезинку олимпийского Мишки?

Мавзолей, похожий на зиккурат, скрывает хрустальный гроб с телом веч­но живого вождя. Зиккурат в центре современного города, столицы как будто цивилизованной страны — в конце XX века! На его вершине стоит последний вождь. С высоты ритуальной гробницы он любуется зрелищем: внизу печатает шаг и рычит моторами военная красота социализма.

Ну что ж, нет так нет, вернемся к теме. Что касается парадов, то их не было всего три года. Затем на площадь каждый год выводили пеших воинов и вывозили ветеранов, а сейчас промеряют проходы для тяжелой техники. Есть проблемы: новые Ивер­ские ворота перекрыли традиционный маршрут, а мимо Александровского сада — усмешка истории — ракетным комплексам мешает проехать памятник кровавому маршалу Жуко­ву. Но проедут. Танки будут точно.

Знал ли Горбачев, что этот парад — последний? Через год начнется путч, Язов войдет в состав ГКЧП, он и сейчас, принимая парад, думает об этом — какими обручами скрепить распадающуюся страну. Он снова выведет танки на улицы Москвы и чуть не скомандует «Огонь!». Команда не прозвучала, но уродливый корабль, запущенный кремлевским мечтателем в затхлое пространство примитивных социальных теорий, недолго продержался на орбите истории и обрушился, оставляя кровавый след и обломки. Казалось, рождается новая Россия, но надежды оказались тщетными, круг замыкается. Увы, дело оказалось не в социализме…




Заглавная страница / Социология