Заглавная страница / Социология

Черный фашизм тебя расстреляет, а красный говорит: «

Война, которая, кроме огромных людских потерь (от поражения Украинской революции, трех Голодоморов, Второй мировой войны до подавления освободительного движения в Западной Украине – счет идет на десятки миллионов жизней!), нанесла еще и фатальной силы удар по духовной ауре нации. Мы по сей день еще не осознали масштабов этой, без преувеличения, национальной катастрофы XX века. Не потому ли значительное количество граждан Украины (здесь важно подчеркнуть европейский вариант определения понятия нация — именно как политической) находится в тисках лживой пропаганды времен всевластия Кремля? Они и слышать не хотят о «постгеноцидном синдроме», «так называемых Голодоморах», национально-освободительном движении, лидеров которого называют приспешниками фашистов, постоянно оглядываются на доморощенных манкуртов из рядов левых и прокремлевских партий, а также их хозяев из страны «управляемой демократии».

«Первой жертвой войны становится правда». Этот афоризм очень точно иллюстрирует проблему, по-прежнему находящуюся в центре внимания украинского общества. Проблему воздания почестей людям, положившим свои жизни на алтарь свободы. Глубинный кризис национальной идентичности стал, к сожалению, фактом после более чем 70 лет войны коммунистического режима против наших соотечественников и 16-летнего периода истории независимого государства, в значительной степени скомпрометированного власть имущими.

Недавно президент Украины Виктор Ющенко подписал пакет неотложных законопроектов, которые передал в Верховную Раду Украины. Среди них проект Закона о статусе участников борьбы за независимость Украины 20—90-х годов XX века. Уже в преам­буле этого документа четко артикулируется позиция государст­ва: «В XX веке борьба украинских граждан за независимость Ук­раины, вызванная продолжительной денационализа­цией и ассимиляцией украинцев на территории других государств, приобретала различные, в том числе вооруженные формы. Сотни тысяч граждан в течение 20—90-х годов прошлого столетия боролись за свободу и независимость Украины в составе политичес­ких, партизанских, подпольных, военных организаций, а также осуществляли иную деятельность, направленную на обретение Украиной независимости». В статье 1 названы военные и политические формирования, боровшиеся за независимость Украины: Ук­раинская военная организация (УВО), Карпатская Сечь, Организация украинских националистов (ОУН), Украинская повстанческая армия (УПА), Украинский главный освободительный совет (УГОС). Кабинет министров Украины в шестимесячный срок со дня вступления в силу этого Закона обязан «подготовить и представить на рассмотрение Верховной Рады Украины предложения о государственных социальных гарантиях, которые предоставляются участникам борьбы за независимость Украины...»

Тысячу раз был прав Александр Довженко в своих «Дневниках», когда в ноябре 1945 года называл послевоенную Украину «Великой Вдовицей» на «диком поле Европы»: «Таким образом, Великая Вдовица утратила сорок процентов детей своих убитыми, сожженными, замученными, сосланными в ссылки, изгнанными в чужие земли на вечное блуждание. А до войны, с начала Великой Социалистической революции, она потеряла, кроме миллионов погибших в боях и сосланных политических, еще шесть миллионов от голода в урожайный 1932 год... Сейчас она тяжело, если не смертельно, ранена. Таких потерь, замалчиваемых из-за ужасной своей правды, не знал и не знает ни один народ в мире». Но впереди еще была более чем десятилетняя героическая, без шанса на победу, борьба Украинской повстанческой армии против мощной тоталитарной силы — Советского Союза.

«Зеркало недели» обратилось за комментарием к главе Киев­ской организации общества «Мемориал» имени Васыля Стуса, директору Музея советской оккупации Украины Роману КРУЦИКУ. Вот что он сказал: «Конечно же, проект, представленный Виктором Ющенко на рассмотрение парламента, оцени­ваю позитивно. В конце концов, необходимо отдать должное вооруженному освободительному движению за независимую Украину. Сегодня мы имеем в государстве парадокс, когда те, кто подавлял освободительное движение, получили социальную защиту, выражающуюся в высоких пенсиях, льготах по коммунальным выплатам... Более того, в Законе о социальном статусе ветеранов, который при президентстве Леонида Кучмы лоббировали коммунисты и социалисты, установлена категория, имеющая название «истребительные батальоны». И этим «ястребкам», а среди них — бойцам 400 спецотрядов НКГБ, переодевавшимся в форму воинов УПА и совершавшим страшные преступления против мирного населения, срок войны продлен до осени 1954 года! И сегодня мы имеем ситуацию, когда участники движения сопротивления находятся в независимой Украине, за которую они боролись, в статусе людей третьего сорта. А те, кто боролся против независимости, — социально защищены все тем же независимым государством, за которое они «боролись». С кем можно было бороться до осени 1954-го? С саранчой или с гры­зунами? Такая «социальная справедливость» — нонсенс, и потому представление президентом Украины проекта Закона о стату­се участников борьбы за независимость в Верховную Раду является совершенно справедливым, хоть и очень запоздалым шагом».

Пока же Верховная Рада ломает копья в политических баталиях. А закон, обсуждение которого началось задолго до публикации, в том числе и в СМИ, безусловно, ждет сложная судьба. На региональном уровне уже давно началось контрнаступление: в течение октября–декабря прошлого года Луганский, Харьковский и Херсонский областные советы приняли решения, противоречащие закону. Среди требований к центральным властям — отмена празд­нования 65-летия УПА, указа о праздновании 100-летия со дня рождения командующего УПА Романа Шухевича, пересмотр учебных программ, где «история Великой Отечественной войны, Второй мировой войны представляется искаженной, героизируются ОУН, УПА...»; выдвигаются претензии и относительно трактовки Голодомора 1932—1933 гг. как геноцида украинского народа...

Сергей МАХУН

Сегодня мы публикуем первый из серии материалов о борьбе украинцев за независимость Украины. Авторы попытались взглянуть на события 40—50-х годов глазами человека, прошедшего в советские времена через нечеловеческие испытания, и остающегося в статусе изгоя в государстве, за которое проливал кровь.

— Эта территория была под Польшей. Люди жили очень плохо. Ходили босые. Даже в церковь. Под церковью мыли ноги, обувались и шли на службу Бо­жью. В школе украинский язык преподавали дважды в неделю. Остальные предметы — на польс­ком. Поляки склоняли нас к смене национальности. Если у вас были деньги и вы выучили своего сына, то они открыто говорили: «Як си пан пшепише на поляка, то буде маты праце, а ни — то й ни...» В 1942 году я вступил в юношескую ячейку ОУН. Органи­зация Украинских Националистов находилась в подполье. Были «Со­кол», «Пласт», другие... В «Пласт» попасть было непросто. Мне сказали, что это организация военная. При немцах появились первые боевые и вооруженные отряды. Ходили преимущественно открыто. Мы контролировали почти всю Лемкивщину. Была она как бы самостоятельной республикой. Линии связи срезали, мосты подрывали. Никакой власти там не было. Были, правда, так называемые пособники польской полиции. Насколько помню, мы ни одного из этих пособни­ков не застрелили. Брали их в кольцо и говорили: «Ребята, сдавайтесь, складывайте оружие, мундиры и уходите к черту...» После прихода большевиков ситуация изменилась. Тактику тоже нужно было менять. В Закерзонье отделов УПА было много... Действовало более двадцати двух сотен. Покойный Васи­лий Кук рассказывал мне: «Я был у вас, знаю ваши места...» (Знал даже, где я жил, мое село, мой двор...) Говорит: наша элита очень ошиба­лась, потому что слабо заглядывала туда, у За­кер­зонье... Считали, что там люди отста­лые, забитые... А оказалось — наи­более упорные. Когда разгорелось восстание, проводники волосы на себе рвали: «Как мы ошибались: какие это люди культурные, идейно воспитанные...» К делу привлекали даже детей. В раз­ведку их брали. Если такой попадался, то не рассказывал ничего.

Воинов УПА осталось немного. Все они преклонного возраста, и нужно успеть записать их жизненные и боевые истории. Было бы хорошо собрать живые воспоминания и фотодокументы и издать книгу. Этих аргументов оказалось достаточно для снаряжения нашей небольшой экспедиции. «Не забудьте только расспросить, как они смотрят на идею примирения...» — сказал на прощание редактор. На Тернопольщине, в городе Чорткове, мы задали этот вопрос бывшей связной УПА Марии Штепе. «С фронтовиками, простыми солдатами, мы никогда не ссорились, поэтому и мириться нет надобности. А вот с энкавэдистами, которые выбивали нам зубы, выкалывали глаза и людей наших к стенке ставили, — никакого примирения быть не может... Сейчас, — продолжала пани Мария, — они получают солидные государственные пенсии, а нас государство это до сих пор не признало воюющей стороной...» Что-то похожее говорил нам старый воин Дмытро Верхоляк из села Маркова Богородчанского района Ивано-Франковской области. В УПА он пошел в 1947 году, а под стражу его взяли аж в 1955-м. Отсидел в различных лагерях ГУЛАГа 25 лет. От звонка до звонка. Таких, как он, режим не миловал. Сейчас ему живется хуже, чем в лагере. Пан Дмитро одинок и очень болен. Едва передвигается на костылях. Он — живой укор чрезмерно пафосным и национально «сознательным» организациям. Если бы юноши и девушки «Пласта» хотя бы раз в месяц приехали к старику убрать, постирать и нарубить дров, руки бы у них не отпали. Да и на военных подготовках им значительно легче кричалось бы «Слава Україні! Героям слава!» Воспоминания пана Дмытра мы дадим позднее, а пока предлагаем вашему вниманию разговор с Федором Палинским. Родом он из Закерзонья. Сейчас живет в поселке Красное на Львовщине. В УПА был станичным и «харчовим». Параллельно отвечал за разведку на местности. Первый вопрос к пану Федору — об особенностях борьбы УПА в Закерзонье.

— Около шестнадцати. Вооб­ще, в отрядах были преимущественно молодые ребята. Тех, кому больше двадцати пяти, было мало. Меня сразу поставили станичным и «харчовим».

— Сколько лет вам было, когда пошли в УПА?

— Да. Моей основной задачей было поставлять хлеб в отряды. С этим было трудно разбираться. Кто богаче, кто беднее. Я спорил с руководством. Гово­рил: «Пусть бедный буханку хлеба испечет или две, а богатый — одну выпечку или две...» Так и заготавливали — одну тысячу буханок, две тысячи буханок. Очень много нельзя было печь. А так проходит сотня — и я выдаю. В качестве станичного меня приписали к отряду СБ. Служба секретная. Мои родные до сих пор не знают того, что знаю я. Работа была связана с разведкой. Быва­ло, сядешь на коня среди ночи и везешь информацию. Может — правдивая, может — нет, а должен ехать. Однажды десять километров продирался через лес, чтобы доложить сотенному, что под словацкую границу идет эшелон с облавой. Так и было. Привезли на эту облаву тысячу восемьсот человек.

— То есть система снабжения боевых отрядов шла через станичного...

— Это вранье. «Німаки» по нашим лесам боялись облаву делать. А если и делали, то гражданских людей пускали вперед, а сами шли сзади.

— Сейчас многие думают, что УПА с немцами сотрудничала...



— С вами боролись и немцы, и большевики... В чем различие между ними?




Заглавная страница / Социология